Вильгельм Карлович Кюхельбекер родился в Петербурге в немецкой лютеранской семье 21 июня 1797 года. Его отец Карл Кюхельбекер был обедневшим саксонским дворянином. Он окончил Лейпцигский университет в одно время с А. Н. Радищевым и И.-В. Гете. С последним дружил и после университета. На Российскую службу поступил в 1770 году, состоял в свите будущего императора Павла I . Пробовал писать стихи, но таланта в этом деле не проявил. Зато был хорошим агрономом, знал горное дело. С 1781 он был первым директором и устроителем дворцового и паркового комплекса в Павловске, и прослужил в этой должности 8 лет. При императоре Павле ему светила блестящая карьера, которая рухнула из-за дворцового переворота и смерти императора. Павел I успел по достоинству оценить преданность и добросовестность Карла-Генриха Кюхельбекера и подарил ему в Эстляндии имение Авенорм, где он поселился после смерти своего благодетеля, и где прошло детство будущих декабристов – Вильгельма и Михаила.

Мать Юстина Яковлевна Ломен родила мужу четверых детей. Вильгельм был третьим ребенком. Первыми появились на свет девочки Устинья в 1786 году и Ульяна в 1795-м. Через год после Вильгельма родился брат Михаил. Детство Вильгельма проходило в Лифляндском имении Авенорм. Дети росли в двуязычной атмосфере, осваивая сразу оба языка. Немецкий – в общении с отцом и матерью, а русский благодаря кормилицам и нянькам Татьяне и Корниловне. Кормилицей Вильгельма была Марина.

Устина, старшая сестра Вильгельма, вышла замуж за русского офицера, ставшего впоследствии профессором Дерптского университета Григория Андреевича Глинку. Это была примечательная личность в истории русской культуры и образования. Старшая сестра и ее муж обучали Вилю и Мишу русской грамоте. Одной из первых книг, прочитанных мальчиком, было произведение Глинки «Древняя религия славян». Ребята также читали произведения Карамзина.

В 1807 году Вильгельм перенес тяжелую болезнь, в результате которой он оглох на левое ухо, страдал нервическими припадками, вспыльчивостью, что и служило частой причиной для насмешек лицеистов.

В 11-летнем возрасте он стал учеником частного пансиона в городе Верро (на территории современной Эстонии). Но смерть отца принудила мать отказаться от платного образования для сыновей. Михаила определили в Морской кадетский корпус.

В лицее

По рекомендации родственника и будущего героя Отечественной войны военного министра Барклая де Толли в 1811 году он стал учеником только открывшегося по инициативе императора Александра, Царскосельского лицея. Его сокурсниками стали А.С. Пушкин А.А., Дельвиг И.И.

В лицее у воспитанников с первых дней сложилась замечательная, творческая атмосфера, позволившая раскрыться литературному таланту Пушкина. Литераторами стали Дельвиг, Кюхельбекер, Иллический. С Кюхельбекером учился будущий композитор Николай Корсаков. Но все они были мальчишками и шалости были, порой жестокими. Известно, что Кюхля вызвал на дуэль Пушкина за его эпиграмму. А после очередной пародии Яковлева пытался утопиться в пруду. К счастью, это было замечено гувернером, его вытащили и откачали.

На том самом экзамене, когда присутствовал Державин, Кюхля тоже выступил со своими стихами. Поэтому Пушкин впоследствии напишет:

Старик Державин нас заметил,

и в гроб сходя, благословил.

Лицей он окончил с чином IX класса, титулярного советника. На выпускном акте 9 июня 1817 года ему вручили серебряную медаль за успехи и учёность.

В том же 1817 году он был зачислен на службу в коллегию иностранных дел. Одновременно давал уроки русского и латинского языка в благородном пансионе, открытом при главном педагогическом институте в Петербурге. В числе его учеников оказались младший брат Александра Пушкина Лев и будущий композитор Михаил Глинка.

В августе 1820 года он вышел в отставку и в должности личного секретаря при обер-камергере А. Л. Нарышкине, а 8 сентября вместе с ним выехал в Париж через Германию. В Париже он читал лекции о русской литературе и славянском языке в противомонархическом обществе «Атеней». Но за вольнолюбивый характер этих лекций их чтение было прекращено.

Знакомство с Грибоедовым

С конца 1821 года до мая 1822 года служил при генерале Ермолове на Кавказе, где подружился с Грибоедовым. В письме в С. Бегичеву Грибоедов писал:

«Отчего я туда пускаюсь что-то скрепя сердце? Увидишь, что мне там несдобровать, надо мною носятся какие-то тяжелые пары Кюхельбекеровой атмосферы, те, которые его отовсюду выживали, и присунули, наконец, к печатному станку Греча и Булгарина».

Что имел в виду поэт под «Кюхельбекеровой атмосферой» можно только догадываться. В России уже в начале ХIX века витали антимонархические и антикрепостнические настроения, усилившиеся после Отечественной войны 1812 года. Профессор нравственных наук Куницын сумел внушить своим воспитанникам гражданскую позицию и вольнолюбивые мысли. Вильгельм Кюхельбекер был один из немногих, кто, как губка, впитал эти идеи. Он стал неудобен властям. К тому же он был вспыльчивым и неловким. Это служило поводом для насмешек лицеистов, раздражало руководство.

Кюхельбекер – декабрист

В 1817 году начался новый, важный этап в биографии Кюхельбекера. Он стал член тайной противомонархической организации «Священная артель». А в начале декабря года Рылеев ввел его в Северное тайное общество. Во время восстания Вильгельм Кюхельбекер был на сенатской площади и даже стрелял в брата Александра I, Великого князя Михаила Павловича, в царских генералов. Но убить никого ему не удалось.

Он пытался бежать из России по поддельному паспорту, но в Польше был схвачен полицией. Из Варшавы его доставили в Санкт-Петербург закованным в кандалы, и поместили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Вот хронология тюремных скитаний Кюхельбекера:

• 25 января 1826 года – доставлен в Шлиссельбургскую крепость;
• 27 июля 1826 года – переведен в Кексгольмскую крепость

• 30 апреля 1827 года он был отправлен в Шлиссельбургскую крепость;
• 12 октября 1827 года по императорскому указу вместо Сибири послан в арестантские роты при Динабургской крепости (теперь Даугавпилс в Латвии);
• 10 апреля 1831 года арестант отправлен в Ревель.
• Из Ревеля 7 октября 1831 года отослан в Свеаборг, куда прибыл 14 октября 1831 года.

Находясь в одиночных камерах, Вильгельм по возможности продолжал работать. Он сочинял, изучал иностранные языки. Так, находясь в тюрьмах, он освоил английский и греческий. Французский он изучал ранее – в частном пансионе и лицее.

Шлиссельбургская крепость

Вильгельм Карлович сделал перевод шекспировского Макбета и передал на волю. Антон Дельвиг, товарищ по лицею хлопотал об издании этого произведения, и выплатил автору гонорар, не дожидаясь решения этого вопроса.

Во время пребывания в крепостях были у Кюхельбекера и светлые моменты. Так, 18 ноября 1829 года его сестра Устина Карловна передала Вильгельму книгу – сборник стихов Дельвига с подписью « в подарок от автора».

Самым тяжелым было заключение в Ревеле. Там он не мог ни читать, ни писать. И единственным утешением было ведение узником дневника. В Свеаборге было немного легче. С высочайшего разрешения самого императора Кюхельбекер мог иметь свои книги в камере и продолжал работать, но все что он писал и передавал родственникам и друзьям, тщательно проверялось.

В соответствии с указом от 14 декабря 1835 года был назначен в город Баргузин Иркутской губернии для вечного поселения в Сибири.

В этот город он прибыл 20 января 1836 года. В Баргузине отбывал ссылку его младший брат Михаил Кюхельбекер. Вместе они организовали собственное хозяйство, выращивали новые для Сибири сельхозкультуры. Сказались навыки и знания, приобретенные в детстве от отца. Михаил Карлович организовал у себя в доме бесплатную школу для местных детей. Возможно, Вильгельм Карлович тоже учил ребятишек в этой школе грамоте.

Находясь в Баргузине, он занимался литературным творчеством:

• сочинял стихи, поэмы,
• писал критические статьи,
• переводил с европейских и древних языков,
• завершил «Дневник»,
• создал очерк «Жители Забайкалья и Закаменья» с интересными наблюдениями культурно-бытовых особенностей и расселения народов этого края.

Оставил после себя поэму «Юрий и Ксения», историческую драму «Падение дома Шуйского», роман «Последний Колонна» и другие. В письме Пушкину сообщил любопытные наблюдения о местном тунгусском племени.

Семейная жизнь Кюхли

15 января 1837 года взял в жены дочь баргузинского почтмейстера Дросиду Ивановну Артенову, которой к тому моменту еще не исполнилось 20 лет. Она была домовитая, хозяйственная, но малограмотная. «Черные глаза ее жгут душу», - так писал о ней Вильгельм Дельвигу.

Молодая жена родила ему четверых детей. Старший Федор родился мертвым, Младший Иван умер в раннем возрасте. Выжили сын Михаил и дочь Юстина. После смерти Кюхли их взяла на воспитание Юстина Карловна с условием, что они сменят фамилию на Васильевы.

В 1840 году Вильгельм Кюхельбекер испросил разрешение на переезд из Баргузина. Ему разрешили перебраться в Акшинскую крепость. Здесь обещали частные уроки с оплатой за гувернерство. Дом он не продал, оставил, чтобы жене было куда вернуться. Поначалу дела пошли неплохо. Он давал уроки дочерям начальника крепости Разгильдеева Анне и Василисе и сыну казачьего атамана. В пятнадцатилетнюю Анну Разгильдееву он успел без памяти влюбиться. Стали поговаривать, что супруга Разгильдеева сама влюбилась в необычного учителя своих дочерей, ревновала Анну. В это же время трагически погиб сын атамана Истомина, с которым занимался Вильгельм Карлович. В Акше было прожито три года. За это время Кюхельбекер расплатился с долгами, нажитыми в Баргузине.

В 1844 году Кюхельбекер получил перевод в Смолинскую слободу. Переправляясь через Байкал, семья попала в шторм. Потребовалось все мужество Вильгельма Карловича, чтобы спасти жену и детей от смерти. Но во время этой переправы Кюхельбекер простудился, и у него начал прогрессировать туберкулез, унаследованный от отца. Во время переезда заехал в Баргузин к брату и Ялуторовск к .

«Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо старину. Он тот же оригинал, только с проседью в голове, – писал Пущин Энгельгардту. – Зачитал меня стихами донельзя».

Дом-музей Вильгельма Кюхельбекера в Кургане

Смолинская слобода находилась по ту сторону Тобола, в двух верстах от Кургана. Здесь он начал терять зрение. Беспокоила паховая грыжа. А на весь городок был один врач. Он впервые обратился за помощью к В. Ф. Одоевскому, но Одоевский его письма не получил. Он посылал прошения на разрешение печататься, но и такого разрешения ему не дали. Жена билась одна со строительством дома. Вильгельм из-за болезней ничем не мог помочь ей. Ему в Кургане предложили 45 десятин земли, которые выделялись в Сибири декабристам. Но эти земли выделялись за счет крестьян, и Вильгельм отказался.

28 января 1846 года Вильгельм Карлович получил разрешение на выезд в Тобольск для лечения. В губернский город он приехал в марте. А в августе он умер от чахотки, и погребен здесь же, на Завальном кладбище. Сегодня это кладбище признано культурным наследием России. Здесь в разные годы были похоронены декабристы А. М. Муравьёв, С. Г. Краснокутский, и др., а также сказочник Пётр Павлович Ершов.

Как поэт, Вильгельм Кюхельбекер известен мало. Он рос в окружении блестящих поэтов, выше всех которых, без сомнения, был Пушкин. Жуковский, Вяземский, Дельвиг составляли его окружение. В эти годы писал Баратынский. В круге этих поэтов легко затеряться с несовременной, чересчур гражданственной музой, какая была у Кюхельбекера, хотя его дарование и было немалым.

Семья

Кюхельбекер Вильгельм Карлович родился в 1797 году в Петербурге. Семья была небогатой, но обладала и полезными связями, и влиятельными родственниками. Отец, очень образованный человек, учился в Лейпциге в одно время с Гете и Радищевым. Он обладал обширными знаниями в области агрономии, экономики и юридических наук. Влиятельные родственники помогли ему занять должность при дворе (секретарь великого князя Павла Петровича). Позже он был назначен директором Павловска. Мать Вильгельма также была при дворе. Она была няней младшего сына императора Михаила Павловича. Павел I отдал отцу Кюхельбекера в пожизненное владение имение. Именно в нем, в Авинорме, провел детство Вильгельм Кюхельбекер.

Отец, Карл Кюхельбекер, оказался очень хозяйственным человеком. Он удачно управлял поместьем, и даже в период неурожая в 1808 г. в его поместье крестьяне не голодали. Но в семье было четверо детей, и всем надо было дать образование, поэтому денег постоянно не хватало.

В девять лет Вильгельм тяжело переболел и оглох на одно ухо. От того, что все недослышит, прежде спокойный, веселый и проказливый ребенок стал нервным и раздражительным. Когда Вильгельму исполнилось одиннадцать лет, умер его отец, и поместье у семьи забрали. О семье стала заботиться взрослая замужняя сестра Вильгельма, Юстина. Ее муж позже стал наставником великих князей Николая Павловича и Константина.

В лицее

К этому времени Вильгельм Кюхельбекер уже учился в пансионе, где была прекрасная общеобразовательная программа. Но большим материальным подспорьем семье был открывшийся бесплатный В 1811 году туда его привез дальний родственник, Михаил Барклай де Толли. Подросток блестяще сдал вступительные экзамены.

Служба и поэзия как высокое искусство

В двадцать лет с Кюхельбекер окончил лицей и поступил в Сразу же он нашел себе дополнительную работу. Кюхельбекер стал преподавать в Благородном пансионе русскую литературу. В 1820 г., став секретарем А. Нарышкина, Вильгельм Кюхельбекер выезжает за границу и побывает в Германии и Франции. В эти годы он активно сочиняет и печатает стихотворения. Это самый плодотворный период в его творчестве.

Всего им написано около сотни стихотворений. Было немало подражаний Жуковскому, но в целом стихи его пафосны. Это характерная их черта. Их содержание - высокое, а потому его искусство патетическое. Женские образы в стихотворениях для него не характерны. После этого была служба на Кавказе у Ермолова, но из-за дуэли он выходит в отставку и не может найти себе работы.

Случай, изменивший жизнь

К 1825 г. Кюхельбекер вновь в Петербурге. За два месяца до восстания он вступает в Северное общество и с декабристами выступает на Сенатской площади. Пушкин считал, что он участвовал в восстании случайно. Сначала ему назначили 15 лет тюрьмы, а затем вечное поселение в Сибири.

Последний раз Пушкин виделся с Кюхельбекером, когда его перевозили из одной крепости в другую осенью 1827. Пушкин и Кюхельбекер, несмотря на присутствие жандармов, бросились обнимать и целовать друг друга. Их растащили. Кюхельбекера, хотя ему было плохо, быстро усадили в телегу и увезли. Эту встречу Пушкин всегда вспоминал с волнением. Существуют предположения, что Кюхельбекер являлся прототипом Ленского.

В в 1832 г. он пишет «Элегию». В ней он рассказывает о печальных думах узника, склонившего голову на руку. Кто поймет тоску его лирического героя? Кому не безразлична его горькая участь? Он сам себе поддержка. Своей твердостью духа он не даст увлечь себя невозможным мечтам. Пусть он в оковах, но свободен его дух. И все же он не может не грустить о природе, земле, об огромном небе, о звездах, в которых заключены иные миры. Итак, склонив голову, он тоскует о судьбе. В нем погас божественный огонь, с которым не страшны никакая тюрьма, никакая измена любви, нищета. Так заканчивается элегия Кюхельбекера.

В Сибири

Дневниковые записи Кюхельбекер ведет постоянно, и имя Пушкина в них встречается очень часто. Но потом его переводят в Баргузин, где он женился на безграмотной дочери почтмейстера и у него родилось четверо детей.

Выжило трое. Потом по его собственной просьбе Кюхельбекера переводят под Тобольск, а затем в Курган, где он ослепнет. И снова Тобольск. Это уже тяжело больной человек. Он умрет от туберкулеза в августе 1846 года, не дожив даже до 50 лет.

До конца жизни Кюхельбекер будет относиться к поэзии, как к чему-то высокому, пророческому, служащему гражданским идеалам. Был философом и одновременно романтиком Вильгельм Кюхельбекер. Биография его вызывает грустные мысли.

Среди тех, чьи имена связаны с Декабрьским вооружённым восстанием 1825 года, находится поэт и друг А.С. Пушкина Вильгельм Кюхельбекер, биография которого легла в основу этой статьи. Он не достиг высот ни в искусстве, ни в общественной деятельности, тем не менее подобные ему люди явились той духовно-нравственной основой российского общества, о которой так много говорят сегодня.

Юный отпрыск обрусевших немцев

Кюхельбекер Вильгельм Карлович, будущий поэт-декабрист, родился 21 июня 1797 года в Петербурге в семье обрусевших немецких дворян. Его детские годы прошли в Лифляндии в семейном имении Авенорм. Начальное образование, как и было принято в дворянских семьях, мальчик получил дома, а когда ему исполнилось одиннадцать лет, продолжил занятия в частном пансионе эстонского города Верро. Итогом трёх лет, проведённых в этом учебном заведении, стали серебряная медаль и радужные планы на будущее.

Их осуществлению посодействовал дальний родственник семьи, военный министр и будущий герой 1812 года - Барклай де Толли. По его протекции пятнадцатилетний Вильгельм Кюхельбекер был принят в самое привилегированное учебное заведение страны - недавно открывшийся Императорский Царскосельский лицей. Волею судьбы ему довелось быть в числе первых его учащихся.

Сам того не сознавая, Вильгельм Кюхельбекер, или как его называли однокурсники - Кюхля, оказался среди людей, которым суждено было своими именами ознаменовать целую эпоху в истории России. Достаточно сказать, что его товарищами были такие же юные, как и он сам, князь А.М. Горчаков - будущая звезда российской дипломатии, литератор А.А. Дельвиг, декабрист И.И. Пущин и, наконец, непревзойдённый корифей отечественной поэзии - Александр Сергеевич Пушкин.

Гадкий утёнок Царскосельского лицея

Как правило, в изданиях энциклопедического направления при рассказе о лицейских годах Кюхельбекера делается акцент на его раннем увлечении поэзией и первых публикациях в журналах «Сын отечества» и «Амфион». При этом в большинстве случаев опускается личная трагедия, пережитая в стенах прославленного учебного заведения.

Из воспоминаний современников известно, что по своей натуре Вильгельм Кюхельбекер был весьма стеснительным юношей, совершенно неспособным постоять за себя и обладавшим феноменальной способностью попадать в нелепые положения. Подобное сочетание качеств редко проходит безнаказанно в подростковой среде, пусть даже и дворянской.

В результате безответный Кюхля очень скоро стал мишенью для насмешек, а порой и весьма злых шуток своих товарищей. Естественно, это травмировало его самолюбие и причиняло порой нестерпимую боль. Результатом стала попытка суицида, предпринятая в ответ на очередную обиду. Несчастный попытался утопиться в одном из многочисленных царскосельских прудов, но и это не смог довести до конца.

В итоге под общий смех его вытащили на берег - мокрого, жалкого и ещё более нелепого, чем прежде. Однако отчаянный поступок заставил очень многих, в том числе самого Пушкина, изменить к нему отношение. Известно даже, что некоторые из прежних насмешников и обидчиков после происшедшего стали его покровителями.

С Александром Сергеевичем же Вильгельм Кюхельбекер сблизился благодаря поэзии. В те годы среди лицеистов увлечение стихосложением было всеобщим явлением, и многие из них пробовали силы, подражая как древнегреческим авторам, так и прославленным соотечественникам, первенство среди которых принадлежало Г.Р. Державину. Именно Пушкин был первым читателем и беспристрастным критиком стихов будущего декабриста.

На новом поприще

Окончив в 1817 году учёбу в лицее с серебряной медалью, Вильгельм Карлович вместе со своим однокурсником и другом А.С. Пушкиным получил назначение в Коллегию иностранных дел, но вскоре дипломатической службе предпочёл педагогику, став преподавателем Благородного пансиона, созданного при Главном педагогическом институте.

И здесь судьбе было угодно свести его с людьми, оставившими свои имена в истории. Среди учеников Кюхельбекера был будущий «отец русской классической музыки» М.И. Глинка и родной брат А.С. Пушкина - Лев Сергеевич.

Парижские лекции и их печальный итог

Прослужив на педагогическом поприще три года, Вильгельм Кюхельбекер вышел в отставку и в качестве секретаря обер-камергера А.Л. Нарышкина уехал за границу, посетив Германию, а затем во Францию, где его путешествие было неожиданно прервано. Причиной тому послужили лекции по русской литературе, которые он читал в Париже, сопровождая их собственными сочинениями, носившими крайне вольнолюбивый характер. По требованию российского посла лекции были запрещены, и Вильгельм Кюхельбекер, стихи которого создали ему репутацию лица неблагонадёжного, был вынужден вернуться в Россию.

Служба на Кавказе

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба дворянина, запятнавшего свою репутацию политической крамолой, но помогли бывшие лицейские друзья, и с их помощью Кюхельбекеру удалось получить место при штабе генерала Ермолова, командовавшего русскими войсками на Кавказе. Находясь в Тифлисе, он встретился и подружился с ещё одним выдающимся человеком своей эпохи - Александром Сергеевичем Грибоедовым, до конца жизни ставшим его кумиром.

Излишняя ранимость характера, проявившаяся в Вильгельме Карловиче ещё в лицейские годы, подвела его и на этот раз, заставив по незначительному поводу вызвать на дуэль одного из родственников Ермолова. Поединок окончился без пролития крови, но о дальнейшей службе в свите генерала не могло быть и речи. Пришлось подать в отставку.

Роковой день - 14 декабря

Ещё в бытность свою преподавателем Благородного пансиона Вильгельм Кюхельбекер, увлечённый идеей свержения самодержавия, вошёл в состав тайной, или, как иногда её называют, преддекабристской организации «Священная артель». В 1825 году за несколько дней до событий на Сенатской площади он был введён К.Ф. Рылеевым в состав Северного общества.

Утром 14 декабря вместе с остальными заговорщиками Вильгельм Кюхельбекер, друг Пушкина и Грибоедова, находился на Сенатской площади. Его участие в восстании не ограничилось лишь пассивным присутствием. Дважды он пытался стрелять в брата императора - великого князя Михаила Павловича, но, к счастью для обоих, пистолет упорно давал осечку.

Политический преступник

Когда стало очевидно, что восстание обречено, Кюхельбекер сумел незаметно покинуть площадь и спешно выехать за границу, надеясь таким образом скрыться от преследования властей, но этим лишь отсрочил свой арест. Через месяц Вильгельм Карлович был случайно опознан в предместье Варшавы и в кандалах доставлен в Санкт-Петербург, где его поместили в каземат главной политической тюрьмы России - Петропавловской крепости.

В июле следующего - 1826 года, решением суда он был приговорён к каторжным работам сроком на двадцать лет (впоследствии срок сократили до пятнадцати) и содержался сначала в печально известной Шлиссельбургской крепости, а затем был переведён в арестантские роты, состоявшие при Динабургской крепости на территории нынешнего латвийского города Даугавпилса.

Последние годы жизни

Несмотря на то что до конца срока оставалось ещё пять лет, в 1836 году указом императора Николая I Вильгельм Кюхельбекер был переведён с каторжных работ на поселение в отдалённый город Баргузинск, расположенный в Иркутской губернии. Там он поселился у своего младшего брата Михаила Карловича и вёл с ним совместное хозяйство, открыв в своём доме бесплатную школу для местных детей.

Его дальнейшая судьба весьма печальна. Литературные занятия не принесли успеха у читателей, а женитьба на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой, доброй от природы, но абсолютно не грамотной девушке, хоть и внесла определённое успокоение в его душу, но едва ли даровала счастье.

Последние годы жизни, не имея возможности вернуться в Петербург, Кюхельбекер неоднократно менял место жительства. Из Баргузина он перебрался в город Акшск Забайкальского края, затем в город Курган и, наконец, в Тобольск. Больной чахоткой и полностью потерявший зрение бывший декабрист скончался 23 августа 1846 года.

В последующие годы увидели свет многие стихи и поэмы, автором которых является Вильгельм Кюхельбекер. Интересные факты из его жизни легли в основу ряда литературных произведений, написанных по мотивам этой трагической судьбы. Вспоминая его, можно говорить о многом, но главное, что не даёт померкнуть имени этого человека, - безграничная готовность к самопожертвованию ради идеала, которому он посвятил свою жизнь.

21 июня 1797 родился Вильгельм Кюхельбекер, поэт, писатель, лицеист пушкинского выпуска, декабрист.

Личное дело

Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797 - 1846) родился в дворянской семье в Санкт-Петербурге. Его отец, саксонский дворянин Карл Кюхельбекер имел чин статского советника и в 1781 - 1789 годах занимал должность городского головы в Павловске. Детство Вильгельма прошло в отцовском имении в Авенорме (ныне поселок Авинурме на юго-западе Эстонии). В одиннадцать лет он поступил в частный пансион Бринкмана в городе Верро (современный Выру) и окончил его с серебряной медалью.

В 1811 году, когда Вильгельму Кюхельбекеру было четырнадцать, он по рекомендации своего родственника военного министра Барклая-де-Толли был принят в только что открытый Царскосельский лицей. Ближайшими его друзьями в лицее стали Антон Дельвиг и Александр Пушкин. Кюхельбекер увлекался литературным творчеством, первым из лицеистов опубликовал свои стихи в журнале.

Окончив лицей с серебряной медалью, Вильгельм Кюхельбекер поступил на службу. Служил в Главном архиве иностранной коллегии и одновременно преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте и продолжал литературную деятельность.

Уже тогда Кюхельбекер разделял либеральные идеи, сблизился с некоторыми из будущих декабристов, вступив в масонскую ложу «Избранный Михаил» и в Вольное общество любителей российской словесности. В 1820 году привлек к себе неодобрительное внимание властей, опубликовав стихотворение «Поэты» - отклик на ссылку Пушкина.

В сентябре 1820 года Кюхельбекер выехал за границу в качестве секретаря обер-камергера Александра Нарышкина. Побывал в Италии, Германии и Франции. Встречался с Новалисом и Гете. В апреле - мае 1821 года читал лекции о русском языке и литературе в парижском антимонархическом обществе «Атенеум». Лекции были прерваны по требованию российского посольства, а Кюхельбекеру рекомендовали вернуться на родину.

С осени 1821 года Вильгельм Кюхельбекер служил на Кавказе чиновником особых поручений при генерале Алексее Ермолове. Там он сдружился с Александром Грибоедовым. Затем поселился в Москве, где вместе с Одоевским издавал альманах «Мнемозина», где печатались Пушкин, Баратынский, Вяземский, Языков, Шевырев.

В 1825 году переехал в Петербург. Был принят в члены Северного общества декабристов. Участвовал в восстании на Сенатской площади, где пытался стрелять в великого князя Михаила Павловича и генерала А. Л. Воинова, но пистолет Кюхельбекера оба раза дал осечку. После того, как войска восставших были рассеяны пушечными выстрелами, безуспешно пытался поднять в штыковую атаку солдат Гвардейского флотского экипажа.

Кюхельбекеру удалось скрыться с Сенатской площади. Переодевшись, он сумел добраться до Варшавы, но там был узнан, схвачен и доставлен в Петропавловскую крепость. Следствие пришло к заключению, что он «принадлежал к тайному обществу с знанием цели; лично действовал в мятеже с пролитием крови». Кюхельбекер оказался среди «осужденных по 1-му разряду», то есть был приговорен к смертной казни, замененной сначала 20, а потом 15 годами каторжных работ в Сибири с последующим вечным поселением.

Но на каторгу Кюхельбекер отправлен не был. В течение десяти лет он содержался в заключении в различных тюрьмах и крепостях: Кексгольме, Шлиссельбурге, Динабурге (Даугавпилсе), Ревеле и Свеаборге. 15 октября 1827 года, когда Кюхельбекера перевозили в Динабургскую крепость, на станции Залазы он случайно встретился с Пушкиным.

В 1835 году Вильгельм Кюхельбекер был отправлен на поселение в Баргузин Иркутской губернии, где уже жил его брат Михаил, тоже осужденный декабрист. Михаил открыл в Баргузине бесплатную школу. В 1837 году Вильгельм Кюхельбекер женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Артеновой. В 1840 году был переведен в Акшинскую крепость. Давал частные уроки, продолжал заниматься литературной деятельностью, безуспешно хлопотал о разрешении публиковать свои сочинения. В марте 1845 года тяжело больной Кюхельбекер переехал в Курган, на следующий год ему разрешили отправиться для лечения в Тобольск. Но прожил он в Тобольске менее года. Умер Вильгельм Кюхельбекер 11 (23) августа 1846 года.

Чем знаменит

Имя Вильгельма Кюхельбекера прочно связано для нас с Александром Пушкиным. Их дружба, начавшись в лицейских стенах, продолжалась до конца жизни Пушкина, несмотря на разделявшее их расстояние. Кюхельбекер был одним из самых близких друзей Пушкина в лицее, хотя часто становился объектом его насмешек и колких эпиграмм. Одна из них в 1818 году стала даже причиной для дуэли между Кюхельбекером и Пушкиным (Кюхельбекер выстрелил мимо, Пушкин стрелять не стал). Предполагают, что некоторыми чертами Кюхельбекера Пушкин наделил Владимира Ленского.

Когда Кюхельбекер находился в заключении, он смог несколько раз передать Пушкину свои сочинения, и тот содействовал их публикации. В 1835 году Пушкину, лично просившему Николая I за Кюхельбекера, удалось издать первые две части его мистерии «Ижорский». Сохранились два письма, нелегально переданных Кюхельбекером Пушкину из Динабургской крепости, и несколько писем, отправленных из Забайкалья. Пушкин в годы пребывания Кюхельбекера в крепостном заключении посылал ему через родственников свои сочинения и книги по русской истории.

О чем надо знать

В лицейские годы Вильгельм Кюхельбекер публиковал свои стихотворения в журналах «Амфион» и «Сын Отечества». В начале 1820-х Кюхельбекер сблизился с поэтами-архаистами, в первую очередь с Грибоедовым, и выступил в защиту высоких жанров: героической поэмы, оды, трагедии, где использовался торжественный слог. Свои взгляды он выразил в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», опубликованной в альманахе «Мнемозина». Гражданские традиции русского классицизма сочетались в его творчестве с духом романтизма. В качестве героев од Кюхельбекера выступали пылкие вольнодумцы, борцы за свободу, враги тирании. Дружба воспевалась как союз людей, посвятивших себя идеалам свободы, братства и справедливости.

В заключении Вильгельм Кюхельбекер начал романтическую повесть «Последний Колонна», поэму «Агасвер» («Вечный жид»). В ссылке он писал стихи, поэмы («Давид», «Юрий и Ксения», «Сирота», «Семь спящих отроков», «Заровавель»), драматические произведения (мистерию «Ижорский», трагедию «Прокофий Ляпунов», драматическую сказку «Иван, купецкий сын»), переводил драмы Шекспира. Язык его произведений стал более простым и естественным, близким к разговорному, во многих из них уделялось внимание повседневной жизни простых людей.

Поэма «Агасвер», которую исследователи иногда называют важнейшей в творчестве Кюхельбекера, повествовала о ключевых моментах истории христианства и была насыщена эсхатологическими мотивами. Неоконченная драма «Архилох» в образе древнегреческого поэта, возможно, отражает судьбу и внутреннюю жизнь самого Кюхельбекера. Мистерия «Ижорский» подводит итог размышлениям Кюхельбекера о романтическом герое, мятежные порывы которого сменяются охлаждением и скукой.

Лишь малая часть произведений Кюхельбекера была напечатана при его жизни. Многие из них увидели свет лишь в 1930-е годы, когда их обнаружил и издал Юрий Тынянов .

Прямая речь

Краток, но мирен и тих младенческий, сладостный возраст!
Но - ах, не знает цены дням безмятежным дитя.
Юноша в буре страстей, а муж, сражаяся с буйством,
По невозвратном грустят в тяжкой и тщетной тоске.
Так из объятий друзей вырывается странник; но вскоре
Вздрогнет, настижен грозой, взглянет в унылую даль:
Ищет - бедный! - любви, напрасно хижины ищет;
Он одинок - и дождь хлещет навстречу ему,
Ветер свистит, гремят и рокочут сердитые громы,
И, осветя темноту, молния тучи сечет!
В. Кюхельбекер «Возраст счастия»

О сонм глупцов бездушных и счастливых!
Вам нестерпим кровавый блеск венца.
Который на чело певца
Кладет рука камен, столь поздно справедливых!
Так радуйся ж, презренная толпа,
Читай былых и наших дней скрыжали:
Пророков гонит черная судьба;
Их стерегут свирепые печали;
Они влачат по мукам дни свои,
И в их сердца впиваются змии.
Ах, сколько вижу я неконченных созданий,
Манивших душу прелестью надежд,
Залогов горестных за пламень дарований,
Миров, разрушенных злодействами невежд!
Того в пути безумие схватило
(Счастливец! от тебя оно сокрыло
Картину их постыдных дел;
Так! я готов сказать: завиден твой удел!),
Томит другого дикое изгнанье;
Мрут с голоду Камоенс и Костров;
Ш<ихматова> бесчестит осмеянье.
Клеймит безумный лепет остряков, -
Но будет жить в веках певец Петров!
Потомство вспомнит их бессмертную обиду
И призовет на прах их Немезиду!
В. Кюхельбекер «Участь поэтов» (1823)

Итак, товарищ вдохновенный,
И ты! - а я на прах священный
Слезы не пролил ни одной:
С привычки к горю и страданьям
Все высохли в груди больной.
Но образ твой моим мечтаньям
В ночах бессонных предстоит,
Но я тяжелой скорбью сыт,
Но, мрачный, близ жены, мне милой,
И думать о любви забыл...
/Там/ мысли, над твоей могилой!
Смолк шорох благозвучных крыл
Твоих волшебных песнопений,
На небо отлетел твой гений;
А визги желтой клеветы
Глупцов, которые марали,
Как был ты жив, твои черты,
И ныне, в час святой печали,
Бездушные, не замолчали!
Гордись! Ей-богу, стыд и срам
Их подлая любовь! - Пусть жалят!
Тот пуст и гнил, кого все хвалят;
За зависть дорого я дам.
Гордись! Никто тебе не равен,
Никто из сверстников-певцов:
Не смеркнешь ты во мгле веков, -
В веках тебе клеврет Державин.
В. Кюхельбекер «Тени Пушкина» (24 мая 1837)

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
А. С. Пушкин 1825

За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно -
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.
А. С. Пушкин 1819

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
А. С. Пушкин 1825

«Кюхельбекер Вильгельм способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, героические и чрезвычайные; но гневен, вспыльчив и легкомыслен; не плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением».

Характеристика, данная Вильгельму Кюхельбекеру надзирателем по учебной и нравственной части Царскосельского лицея Мартыном Пилецким.

«Он принадлежал к числу самых плодовитых наших (лицейских) стихотворцев, и хотя в стихах его было всегда странное направление и отчасти странный даже язык, но при всем том, как поэт, он едва ли стоял не выше Дельвига и должен был занять место непосредственно за Пушкиным».

Лицеист Модест Корф о Кюхельбекере.

«Здесь нет собственно того, что в других городах называется населением. В Риме живут одни почти приезжие иностранцы. Они, подобно перелетным птицам, поклоняются его развалинам, потом покидают его, чтоб уступить место свое новым пришельцам. Между жителями сего города почти нет ни одного, в котором бы текла кровь, не говорю уже древних квиритов, но даже и единоплеменников Кановы и Метастазио. Точно так в окаменелом дубе почти нет древесных частиц; он весь составлен из стихий чуждых, нанесенных тем ветром, тою бурею, которые исторгли из земли исполина лесов, а потом развеяли прах его. Здесь странное смешение людей всех народов и всех земель: уроженец квебекский нанимает дом возле богатого мандарина из Кантона. Русский торговец живет возле японского ученого, негр из Гаити дышит одним воздухом с своим африканским единомышленником. Здесь говорят всеми языками, кроме италиянского, но читают почти исключительно италиянские и латинские книги. Весь день для меня здесь проходит в ученых упражнениях. Меня в особенности чрезвычайно занимают памятники римской живописи; к несчастию, они почти все более или менее потерпели от руки времени. Альфреско все без исключения погибли. Я до сей поры не могу понять, как художник, влюбленный в свое искусство, мог обречь свои произведения на неминуемую смерть, соглашаясь писать на глине. Если бы не немецкие и английские граверы, мы не имели бы и понятия о лучших произведениях кисти Рафаэля и Михель-Анжело. Храм Святого Петра хотя и в развалинах, однако же еще живо напоминает воображению свое прежнее величие. Я смотрел на него и днем, при полном блеске солнечных лучей, и ночью, при тихом лунном сиянии. Признаюсь, что днем сей пышный и тлеющий памятник зодчества делал на меня болезненное впечатление: мне казалось, что нетленная, всегда торжествующая природа как будто издевается над ничтожным великолепием человеческим. Но ночью я был утешен: тишина великого храма, огромные размеры его, изглаженные следы истребления - меня возвысили; все здание мне явилось преображенным. Так, думал я, и род человеческий в ту ночь, которая настанет после его дня, явится преображенным; все его несчастия, все мнимые разрушения утонут в гармонии целого».
Из «Европейских писем» Вильгельма Кюхельбекера

«На следующей станции нашел я Шиллерова «Духовидца», но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. "Вероятно, поляки? " — сказал я хозяйке. "Да, — отвечала она, — их нынче отвозят назад". Я вышел взглянуть на них. Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошёл высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... , Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга — но куда же?»
Дневниковая запись А. С. Пушкина.

«Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе... Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем, мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем еще забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа люди хладнокровные, и рассудительные обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. - Мое заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком. - Вероятно, полюбопытствуешь узнать кое-что о Забайкальском крае или Даурской Украине - как в сказках и песнях называют ту часть Сибири, в которой теперь живу. На первый случай мало могу тебе сообщить удовлетворительного, а еще менее утешительного. Во-первых, в этой Украине холодно, очень холодно; во-вторых, нравы и обычаи довольно прозаические: без преданий, без резких черт, без оригинальной физиономии. - Буряты мне нравятся гораздо менее кавказских горцев: рожи их безобразны, но не на гофманновскую стать, а на стать нашей любезной отечественной литературы, - плоски и безжизненны. Тунгусов я встречал мало: но в них что-то есть; звериное начало (le principe animal) в них сильно развито, и, как человек-зверь, тунгус в моих глазах гораздо привлекательнее расчетливого, благоразумного бурята. - Русские (жаль, друг Александр, - а должно же сказать правду), русские здесь почти те же буряты, только без бурятской честности, без бурятского трудолюбия. Отличительный порок их пьянство: здесь пьют все, мужчины, женщины, старики, девушки; женщины почти более мужчин. Здешний язык богат идиотизмами, но о них в другой раз. - Мимоходом только замечу, что простолюдины употребляют здесь пропасть книжных слов, особенно часто: почто, но, однако; далее, - облачусь вместо оденусь, ограда вместо двор etc. - Метисы бывают иногда очень хороши: веришь ли? Я заметил дорогою несколько лиц истинно греческих очерков; но что гадко: у них, как у бурят, мало бороды, и потому под старость даже лучшие бывают похожи на старых евнухов или самых безобразных бабушек. Между русскими, здешними уроженцами, довольно белокурых, - но у всех почти скулы выдаются, что придает их лицам что-то калмыцкое. - Горы Саянские или, как их здесь называют, Яблонный хребет, меньше Кавказских, но, кажется, выше Уральских, - и довольно живописны. О Байкале ни слова: я видел его под ледяною бронею. Зато, друг, здешнее небо бесподобно: какая ясность! Что за звезды! - Вот для почину! Если пожелаешь письма поскладнее, отвечай. - Обнимаю тебя».
Письмо Вильгельма Кюхельбекера Пушкину из Баргузина 12 февраля 1836 года.

Шесть фактов о Вильгельме Кюхельбекере

• Кюхельбекер вспоминал: «…первыми моими наставниками в русской словесности были - моя кормилица Марина да няньки мои - Кирилловна и Татьяна».
• В Благородном пансионе учениками Кюхельбекера были младший брат Пушкина Лев и будущий знаменитый композитор Михаил Глинка.
• Предполагают, что упоминание тунгуса в пушкинском «Памятнике» появилось не без влияния полученного незадолго до написания стихотворения письма из Баргузина от Кюхельбекера, где описывались тунгусы.
• В незаконченном произведении Кюхельбекера «Русский декамерон 1831 года» рассказывается, как герои из-за эпидемии холеры покидают Москву и живут в деревне, где, подобно героям Боккаччо, развлекают друг друга рассказами.
• Фамилия Кюхельбекера неоднократно использовалась для комического обыгрывания. Лицеистами была создана поэма «Бехелькюкериада», а Ермолов, намекая на славянофильские идеи Кюхельбекера заменял его фамилию переводом - «Хлебопекарь».
• В Кургане по адресу улица Куйбышева, дом 19 находится музей Вильгельма Кюхельбекера.

Материалы о Вильгельме Кюхельбекере

Родился Вильгельм Кюхельбекер в Петербурге, по старому стилю - 10 июня 1797 года. Происходил из семьи саксонского дворянина Карла Генриха Кюхельбекера, который переселился в Россию в 1772 году. Отец поэта был образованным человеком, он учился праву в Лейпцигском университете одновременно с А. Н. Радищевым и И. В. Гете. С последним был хорошо знаком.

Карл Иванович Кюхельбекер, как стали звать его в России, был также агрономом и специалистом по горному делу. Он поступил на службу к великому князю Павлу Петровичу, был его секретарем, а когда в 1777 году началось строительство имения великого князя - Павловска, стал его первым директором и устроителем. Одновременно он управлял принадлежавшим Павлу Каменным островом в Петербурге. Судя по воспоминаниям Вильгельма о своем отце, тот в последние дни жизни императора Павла "вошел в случайную милость царскую и чуть не сделался таким же временщиком, как Кутайсов". После смерти Павла он жил главным образом в Эстляндии, в имении Авинорм, подаренном ему императором. В 1797 году 10 июля в Петербурге в семье Карла Кюхельбекера родился сын - Вильгельм Людвиг - будущий русский поэт. Детство Вильгельма прошло в Авинорме. В его памяти навсегда запечатлелась "мирная и счастливая" природа этих мест, которые поэт неоднократно вспоминал в своих стихах. В 1808 году Вильгельма отдали в пансион Брикмана в городе Веро, а в 1811 году по рекомендации свойственника матери - военного министра М. Б. Барклая де Толли - устраивают в Царскосельский лицей. Как и для всех лицеистов, годы учения в Лицее стали для него временем становления литературных и политических взглядов, сформировали круг друзей, которому он был верен всю жизнь.

Вильгельму часто бывало нелегко. Страшно обидчивый, взрывающийся, как порох, он к тому же был предметом постоянных насмешек товарищей.

В Лицее над ним издевались. Нескладная внешность: высокий рост, худоба, длинный нос, туго-ухость; нескладный характер: простодушие и вспыльчивость; нескладные стихи: очень уж высокопарные и тяжеловесные - все это высмеивалось самым безжалостным образом. Вильгельма снабжают шлейфом обидных прозвищ: Кюхля, Кюхель, Гезель, Бехеркюхель.

"Вы знаете, что такое Бехелькюхериада? Бехелькюхериада есть длиннейшая полоса земли, страна, производящая великий торг мерзейшими стихами; у нее есть провинция "Глухое Ухо",- так утонченно измывались юные острословы над Кюхельбекером. И довели его до того, что неуклюжий долговязый Вильгельм попытался утопиться в царскосельском пруду, насилу вытащили - мокрого, несчастного, облепленного вонючей тиной. Однако и не любили лицеисты никого так, как Вильгельма. Пущин и Пушкин стали его друзьями:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть

величаво:

Но юность нам

советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты:

Опомнимся - но поздно!

Глядим назад,

следов не видя там.

Скажи, Вильгельм,

не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе,

по судьбам?

Однако он сразу зарекомендовал себя как отличный ученик. Инспектор М. С. Пилецкий дал такой отзыв о Кюхельбекере, относящийся, видимо, к 1812 году: "Кюхельбекер (Вильгельм), лютеранского исповедания, 15-ти лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением".

До нас дошло много воспоминаний о странностях Вильгельма, однако эрудиция, знание языков, оригинальность суждений завоевали ему уважение товарищей.

Среди интересов лицеистов - история и философия, восточные языки и фольклор и, конечно, поэзия - немецкая, английская, французская - и драматургия. Вся обстановка в Лицее способствовала пробуждению таланта. И Кюхельбекер начал писать стихи по-русски и по-немецки, а с 1815 года - печататься в журналах "Амфион" и "Сын отечества". Его стремление избегать "гладкописи", несколько затрудненный слог, ориентированный прежде всего на Державина, тяготение к архаизмам вызывали насмешки друзей-лицеистов. В их пародиях и эпиграммах высмеивались длинноты и тяжеловесность его стихов, пристрастие к гекзаметру. Но, несмотря на это, Вильгельм всегда был в числе признанных лицейских поэтов. Он с самого начала шел своей дорогой и в 1833 году напишет в дневнике, что сознательно не хотел быть в числе подражателей Пушкина.

При выпуске из Лицея Кюхельбекер получил третью серебряную медаль и отличный аттестат. В чине титулярного советника он вместе с Пушкиным, Горчаковым, Корсаковым и Ломоносовым был зачислен на службу в Главный архив Коллегии иностранных дел. Присягу они принимали вместе с А. С. Грибоедовым, тогда, видимо, и состоялось их первое знакомство. В том же году Кюхельбекер начал читать лекции по русской словесности в младших классах Благородного пансиона при Главном педагогическом институте в Петербурге. В то время здесь учились младший брат Пушкина Лев, будущие друзья Пушкина С. А. Соболевский и П. В. Нащокин, позднее его учениками стали будущий поэт и дипломат Ф. И. Тютчев и будущий композитор М. И. Глинка.

Наряду с преподавательской работой Кюхельбекер ведет напряженную литературно-общественную деятельность. Он активный член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств под председательством А. Е. Измайлова, а с председателем Вольного общества любителей российской словесности (членом которого Кюхельбекер также является) Ф. Н. Глинкой его связывают не только родственные, но и дружеские отношения. В 1820 году он вступает в околомасонскую ложу "Избранный Михаил" и становится секретарем Вольного общества учреждений училищ по ланкастерской методе взаимного обучения. О Кюхельбекере этих лет красноречиво говорят воспоминания одного из воспитанников Благородного пансиона Н. А. Маркевича. Он пишет о своем учителе как о "благороднейшем и добрейшем, честнейшем существе... Кюхельбекер был любим и уважаем всеми воспитанниками. Это был человек длинный, тощий, слабогрудый, говоря, он задыхался, читая лекцию, пил сахарную воду... Мысль о свободе и конституции была в разгаре. Кюхельбекер ее проповедовал на кафедре русского языка".

В эти же годы Кюхельбекер много пишет, печатается, замышляет издавать свой журнал. Среди его стихов той поры - подражания Жуковскому ("Ночь", "Пробуждение", "Жизнь"), элегии ("Осень", "Элегия", "К Дельвигу"). Кюхельбекер первым обратился к жанру посланий друзьям в дни лицейских годовщин. Таким было послание к Пушкину и Дельвигу 14 июля 1818 года. Здесь впервые их дружба определяется формулой: "Наш тройственный союз, Союз младых певцов и чистый, и священный". Эту формулу будут неоднократно варьировать в своих стихах все три поэта.

В 1820 году все друзья Пушкина были обеспокоены его судьбой. Поэту грозила ссылка в Сибирь или в Соловецкий монастырь. На заседании Вольного общества любителей российской словесности Дельвиг прочел своего "Поэта". Кюхельбекер подхватил мысль друга о свободе "под звук цепей" и на заседании 22 марта прочитал своих "Поэтов". В творчестве Кюхельбекера это стихотворение стало программным. В нем говорится, что истинный поэт никогда не находит награды за свои "высокие дела" в мире "злодеев и глупцов", приводится пример Д. Мильтона, В. А. Озерова, Т. Тассо, для которых земная жизнь была "полна и скорбей, и отравы", и только в потомстве пришла к ним слава. Стихи проникнуты пафосом преддекабристской гражданственности: святой долг поэта - направлять жизненный путь людей. Кюхельбекер призывает Дельвига, Баратынского и Пушкина не обращать внимание на "презрение толпы", на "шипенье змей", он прославляет "Свободный, радостный и гордый, И в счастье и в несчастье твердый, Союз любимцев вечных муз!"

"...Поскольку эта пьеса была читана в обществе непосредственно после того, как высылка Пушкина сделалась гласною, то и очевидно, что она по сему случаю написана", - писал В. Н. Каразин в своем доносе министру внутренних дел В. П. Кочубею. Этот донос осложнил и положение Кюхельбекера. После отъезда друга в Екатеринослав он тоже ждет высылки. Но в это время Дельвиг получает приглашение занять место секретаря и постоянного собеседника в путешествии за границу обер-камергера А. Л. Нарышкина. Вельможе нужен был в секретари человек, владевший тремя языками. Дельвиг предложил вместо себя друга. 8 сентября 1820 г. Кюхельбекер отправился в путешествие.

Это была не просто поездка за границу. Кюхельбекер ехал в Европу, где в марте 1820 года король Италии присягнул на верность конституции, в июне произошла революция в Неаполе, в июле - в Сицилии. Революционные события назревают в Пьемонте и в Португалии, начинается борьба за освобождение Греции. В этот бурлящий европейский котел и окунается Кюхельбекер, увлеченный мыслью о конституции, известный своей пылкостью и восторженностью. Дневник путешествия и целый ряд стихов написаны в форме обращений к друзьям, оставшимся в России. В этом заметно следование Н. М. Карамзину. Отправляясь в поездку, Кюхельбекер ставил перед собой две задачи: первая - знакомство с культурной жизнью Европы и рассказ об этом русскому читателю, и вторая - пропаганда в Европе молодой русской литературы. Видимо, именно этим было обусловлено стремление встретиться с немецкими романтиками и, в частности, с Л. Тиком, а позднее с французскими писателями-либералами.

В Веймаре в ноябре 1820 года состоялось знакомство с Гете. Очевидно, было несколько встреч, в результате которых два поэта "довольно сблизились". Они говорили не только о стихах самого Гете, но и о русской литературе и русском языке. Не мог Кюхельбекер, по всей вероятности, не сказать Гете ни слова о Пушкине. Закончились эти беседы просьбой Гете писать ему и "объяснить свойство нашей поэзии и языка русского".

Кипучую деятельность по пропаганде русской культуры Кюхельбекер развил в Париже. Он завязал знакомства с видными журналистами и писателями, и прежде всего с Б. Констаном - вождем французских либералов. Б. Констан устроил русскому поэту чтение лекций о русском языке и литературе в Академическом обществе наук и искусств.

Сохранился текст лишь одной из этих лекций. В ней Кюхельбекер обращается к передовым людям Франции от имени мыслящих людей России, потому что "мыслящие люди являются всегда и везде братьями и соотечественниками". Лекции русского поэта были столь радикальными, что полиция их запретила. Кюхельбекер должен был покинуть столицу Франции. Уехать ему помог поэт В. И. Туманский, с которым они познакомились в Париже.

Кюхельбекер возвращается в Россию. Официальные круги воспринимают его как неблагонадежного. Оставаться в Петербурге было нельзя, и друзья помогли поэту "определиться" к А. П. Ермолову, главноуправляющему Грузией. Недолго пробыл Кюхельбекер на юге. Отправившись туда в сентябре 1821 г., он уже в мае 1822 г. должен был покинуть Кавказ из-за дуэли с родственником и секретарем Ермолова Н. Н. Похвисневым. Но именно эти несколько месяцев имели большое значение для развития его взглядов и вкусов. В этом прежде всего сыграло роль возобновившееся знакомство с Грибоедовым. "Между ними сказалось полное единство взглядов, - пишет Ю. Н. Тынянов, - тот же патриотизм, то же сознание мелочности лирической поэзии, не соответствующей великим задачам, наконец, интерес к драме".

Встретив близкого по духу человека, Кюхельбекер всей душой отдален этому новому увлечению, противопоставив на какое-то время Грибоедова прежним друзьям. После Кавказа Кюхельбекер жил в Закупе - имении сестры в Смоленской губернии. Он был влюблен в А. Т. Пушкину, собирался жениться на ней, мечтал о возвращении в Петербург и об издании журнала, писал трагедию "Аргивяне", поэму "Кассандра", начало поэмы о Грибоедове.

Последние два с половиной года перед 14 декабря были, пожалуй, самыми насыщенными в жизни Кюхельбекера. Именно в это время он становится одним из крупнейших поэтов-декабристов, ведущим критиком и теоретиком нового, декабристского направления литературы, проповедующим самостоятельность и патриотизм русской поэзии. В конце июля 1823 года Кюхельбекер приехал в Москву. Вместе с В. Одоевским и Грибоедовым он начинает готовить к изданию альманах "Мнемозина". Успех первой части альманаха, вышедшего в начале 1824 года, был блестящим. Пушкин, Вяземский, Баратынский, Языков, Шевырев, В. Одоевский опубликовали в нем свои произведения. Многое напечатал там и Кюхельбекер. В "Благонамеренном" появилась рецензия, высоко оценивающая альманах (авторство ее приписывают Рылееву). Во второй части "Мнемозины" опубликована программная статья Кюхельбекера "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие". Статья с большой силой и резкостью отражала взгляды нового литературного направления - писателей-декабристов, для которых на первое место выступала "самобытность" автора, свобода от подражательности даже крупнейшим зарубежным образцам. "Вера праотцев, нравы отечественные, - писал поэт, - летописи, песни и сказания народные - лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности". Он призывал "сбросить с себя поносные цепи немецкие" и "быть русскими". Следующие книжки альманаха такого успеха не имели. Снова начались поиски заработка. Друзья пытались помочь, но безрезультатно.

А время приближалось к 14 декабря. Организационной связи с будущими декабристами у Кюхельбекера не было до самого конца 1825 года. Однако всей своей деятельностью, образом мыслей и устремлениями Кюхельбекер давно был выразителем идеологии передового дворянства России. В трагедии "Аргивяне" он пытался поставить вопросы о путях уничтожения тирании, о возможности и правомерности убийства тирана, о действующих силах государственного переворота. При переработке трагедии в 1825 году появляется решение о необходимости опираться в перевороте на бунт народа. Любой повод использует Кюхельбекер для заявления своей гражданской позиции. В сентябре 1825 года произошла дуэль между флигель-адъютантом В. Д. Новосильцевым и членом Северного общества, подпоручиком Семеновского полка К. П. Черновым, вступившимся за честь своей сестры. Похороны Чернова превратились в серьезную манифестацию. Кюхельбекер пытался прочитать на могиле свои стихи "На смерть Чернова", исполненные революционного пафоса. В своих критических статьях поэт также стоял на позициях декабризма. Поэтому, когда "несколько дней спустя по получении известия о смерти императора" он был принят Рылеевым в Северное общество, это был чисто формальный акт, давший ему возможность активного участия в выступлении. Показания, данные им на следствии, исключают возможность случайного увлечения надвигающимися событиями.

Не было случайным и поведение Кюхельбекера в день восстания. Его кипучая натура получила наконец возможность проявиться. Он посещает восставшие полки, пытается привести на площадь С. П. Трубецкого, участвует в избрании диктатором Е. П. Оболенского, с оружием в руках присоединяется к восставшим на Сенатской площади, стреляет в великого князя Михаила Павловича, пытается вести за собой солдат Гвардейского экипажа... Все это реальные дела. Они показывают Кюхельбекера как одного из активнейших и деятельнейших участников восстания. А то, что ему единственному удалось бежать из Петербурга, говорит о том, что и после поражения он сохранял ясность мысли и решительность действий. Его арестовали в Варшаве, узнав по словесному портрету.

Арест, суд, приговор - пятнадцать дет каторги, замененной Николаем на пятнадцать лет одиночного заключения. Шли бесконечные пересылки из тюрьмы в тюрьму. 25 апреля 1826 года он был перевезен из Петропавловской крепости в Шлиссельбургскую, в октябре 1827 года переведен в Динабург. По дороге состоялась встреча с Пушкиным на станции Залазы, близ Боровичей. В 1831 году его переводят в Ревель, затем в Свеаборг. Чтение и сочинение были единственными занятиями в течение десяти лет (срок был сокращен). Оторванный от друзей и единомышленников, поэт оказался в интеллектуальном вакууме, сохранить себя в котором ему помогли оригинальный ум и страстная натура. Поэт выстоял и до конца своих дней остался поэтом. Дневник 1831 - 1845 годов отражает напряженную работу ума человека, почти лишенного возможности быть в курсе событий интеллектуальной жизни, но не сломленного этим. Он начат 25 апреля 1831 года в ревельской тюрьме, и только слепота прекратила эту работу. Дневник не был исповедью, но он стал важнейшим документом русской общественной мысли, поскольку вместил в себя размышления крупнейшего поэта-декабриста о литературе, истории, человеческом характере.

Утрата политического идеала лишала творчество Кюхельбекера нравственной и эстетической опоры; духовное одиночество мешало развивать систему взглядов на мир, не давало развиваться реалистическим тенденциям. В его лирике можно отметить усиление религиозных настроений, повторение уже известных тем, которые укрепляли его в одиночестве, - это прежде всего тема дружбы и тема тяжелой судьбы поэта.

И в заключении он ощущал свою близость с друзьями. В 1845 году в стихах "На смерть Якубовича" он назовет этих друзей и единомышленников: "Лицейские, ермоловцы, поэты, Товарищи!.." Самозабвенное ощущение товарищества, детская уверенность в ответной открытости друзей, способность забывать обиды, тем более острые, чем ближе был человек, их нанесший, искренняя благодарность за доброту и участие - вот, пожалуй, то основное в характере Кюхельбекера, что помогало ему переносить все тяготы судьбы. Поэтому тема дружбы, послания к старым друзьям и новым знакомым составляют значительную часть написанного в заточении.

С другой стороны, тема тяжелой судьбы непризнанного поэта все чаще звучит в его стихах. Примерами теперь становятся не только Камоэнс, Тассо и другие, но и собственная судьба и судьба близких поэтов. Осознание особой пророческой миссии поэта, святости его существования всегда было присуще Кюхельбекеру. Особенно гневно и страстно эта тема звучала в "Проклятии". В качестве пророка, провозглашающего светлое будущее России, выступает Рылеев в стихотворении Кюхельбекера "Тень Рылеева", написанном в заключении.

Как ни тяжелы были условия жизни в крепости, они позволяли писать, не отвлекаясь на решение бытовых проблем, которые выбивали его из колеи прежде и встанут перед ним в ссылке. Знакомясь с тем, что смог Кюхельбекер написать в заключении, понимаешь, насколько могуч был его талант. Лишение живого общения с друзьями и противниками по литературной борьбе в значительной мере сузило его возможности. И все-таки итог этой работы поражает: поэмы "Давид", "Юрий и Ксения", "Сирота", мистерия "Ижорский", трагедия "Прокофий Ляпунов", проза, множество лирических стихов - вот неполный перечень созданного за эти годы. В письме Н. И. Гречу от 13 апреля 1834 года Кюхельбекер перечисляет статьи, которые у него уже готовы: о юморе, о греческой дигамме, о Мерзляконе, Пушкине, Кукольнике, Марлинском, Шекспире, Гете, Томсоне, Краббе, Муре, Вальтере Скотте, а также несколько "легких статей".

В конце 1835 года Кюхельбекер был освобожден из крепости. Пришло то чувство свободы, которого поэт ждал с таким нетерпением. Но ссылка, в которой оказался поэт, принесла столько новых забот, что на творчество уже почти не оставалось времени. Ему пришлось заниматься физическим трудом, чтобы иметь возможность жить самому и помогать семье брата. Осенью 1836 года Кюхельбекер женился на дочери почтмейстера в Баргузине Дросиде Ивановне Арсеновой. Это был брак не по любви, а по расчету. Поэт надеялся если не в жене, то в детях найти себе друзей, которые разделят его скорби и радости. Одно сознание того, что он, которому, говоря его же словами, "рукоплескал когда-то град надменный" - Париж, должен пахать и сеять, сушить мох, чтобы конопатить стены избы, искать заблудившегося быка, не могло стать источником вдохновения... Духовное одиночество лишало возможности развивать свой поэтический мир. И мир этот сужался до чисто бытовых зарисовок и посланий к тем, с кем он мог общаться в ссылке.

Только одна тема продолжала все пронзительнее звучать в его стихах. Это тема тяжелого жребия поэта, его "черной судьбы" среди "свирепых печалей", в мире, разрушенном "злодействами невежд". К лицейской годовщине 1836 года Кюхельбекер посылает Пушкину стихи, в которых радостно и торжественно обращается к Другу: "Пушкин! Пушкин! это ты! Твой образ - свет мне в море темноты!". Еще не привыкший к той относительной свободе, которую он почувствовал после выхода из крепости, поэт пишет, что его "сердце бьется молодо и смело...".

О смерти Пушкина Кюхельбекер узнал накануне дня рождения своего друга (26 мая). Стихи "Тени Пушкина" датированы 24 мая 1837 года. Гибель друга, который был для него "товарищем вдохновенным", непревзойденным образцом высокого духа и таланта, светочем во всех тяготах судьбы, наложила трагический отсвет на многие последующие стихи. Гимном погибшему другу стало юбилейное: лицейское стихотворение 1837 года. С этого времени мысли о судьбе поэтов, о собственной судьбе становятся все более мрачными. Тени погибших друзей все чаще появляются в его стихах. Кюхельбекеру пришлось пережить почти всех своих друзей-поэтов: Рылеева, Грибоедова, Дельвига, Пушкина, Баратынского. Теперь их пример, вместо Камоэнса и Таесо, становится мерилом тяжести поэтической судьбы.

Однако природное чувство оптимизма не позволяло поэту замыкаться в этом трагическом мироощущении. Почти все, с кем ему приходилось общаться, становились адресатами посланий: городской, лекарь А. И. Орлов в Верхнеудинске, пятнадцатилетняя девочка Аннушка Разгильдеева, ставшая его ученицей в Акше, М. Н. Волконская, которую он посетил в Красноярске, и другие.

Суровые условия жизни расшатывали и без того не слишком могучее здоровье. В 1845 году Кюхельбекер ослеп. Но и это не смогло совеем заглушить его поэтический голос:

Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,

Узнал слепоты нерассветную тьму,

И совести грозной узнал укоризны,

И жаль мне невольницы милой отчизны.

Незадолго до смерти Кюхельбекер продиктовал Пущину свое литературное завещание и письмо к Жуковскому с просьбой о помощи. 11 августа 1846 года Кюхельбекер скончался. "Он до самой почти смерти был в движении, а за день до смерти ходил по комнате и рассуждал еще о том, что, несмотря на дурную погоду, он чувствует себя как-то особенно хорошо". Заботы о семье взял на себя Пущин, а позже дети воспитывались в семье сестры поэта Ю. К. Глинки. В 1856 году им были возвращены дворянское звание и фамилия отца.